-- Я тебя ждала здесь все утро.
Цветы ли растут,
Ветер ли приносит снег:
Скале все равно.
Марла встает из-за кухонного стола; она одета в голубое платье без рукавов из какого-то материала с блестками. Марла хватает край платья и выворачивает его, чтобы я рассмотрел маленькие точки швов с изнанки. Марла не носит нижнего белья. И подмигивает мне.
-- Хотела показать тебе новое платье, -- говорит Марла. -- Это платье подружки невесты, оно ручного шитья. Нравится? В лавке Гудвилла мне его отдали за один доллар. И кто-то же делал эти крошечные стежки, чтобы в итоге получилось жуткое-жуткое платье! -- рассказывает Марла. -- Представляешь?
Юбка с одной стороны длиннее, чем с другой, а талия платья низко охватывает бедра Марлы.
Прежде, чем выйти в магазин, Марла приподнимает юбку в кончиках пальцев и изображает что-то вроде танца вокруг меня и кухонного стола, -- ее задница летает туда-сюда внутри юбки. Марла говорит, что любит всякие вещи, которые люди сначала обожали, а потом выкинули на свалку через час или на следующий день. Вроде рождественской елки, которая сегодня в центре внимания, а завтра, после Рождества, видишь такие елки, по-прежнему в мишуре, валяющимися вдоль шоссе. Видишь и думаешь о животных, которые сбила машина, или о жертвах сексуального маньяка с вывернутым нижним бельем, обмотанных черной изолентой.
Я хочу одного -- чтобы она убралась отсюда.
-- Отделение контроля животных -- лучшее место для визита, -- рассказывает Марла. -- Там всякие звери, маленькие котята и щеночки, которых люди любили, а потом выбросили; есть даже старые животные, которые танцуют и прыгают вокруг тебя, привлекают внимание, потому что через три дня им вколют повышенную дозу фенобарбитала соды и отправят в большую печь.
"Великая спячка", в стиле "Долины псов".
-- Где тебя кастрируют даже те, кто любит тебя и спасает тебе жизнь, -- Марла смотрит на меня так, будто это я ее трахаю, и говорит:
-- Мне до тебя не достучаться, да?

№ 011/136/518.
PART I - GREEN.

Потому что ничего нельзя оставлять после себя: брошенных фраз, душевных тайн, черновиков, даже сигареты лучше совсем-совсем не оставлять. Прости, приятель, твою кошку тоже нельзя. Ничего нельзя оставлять. Не позволить им рыскать в нас. Единственный ярлык, который можно - на большом пальце ноги. Я молюсь святой матери божьей, Мадонна спаси, если этот мелкий крысюк не пошевелит сейчас своей задницей и не поможет мне.

У тебя странные глаза. Серые и зеленые.

Зеленые: истерят, это всегда доходит до точки сборки, то есть, до вожделенного момента, когда в твоем голосе начинает проглядывать лязг ржавых ножниц, ты вскидываешь руки, как крылья, но не взлетаешь, а отворачиваешься и утыкаешься в свое маленькое оскорбление. Конечно я, кто же еще? Я закатываю глаза и проглатываю центнера два правды в лицо и дыма в затылок. Я молчу, давясь смехом и желанием встряхнуть тебя так, чтобы телу пригрезилось землетрясение в семь баллов. Запоминайте мои инструкции буквально! А твои глаза фырчат, как ошпаренная дворовая кошка и грозятся вторично заразить меня лишаем. Я когда-нибудь не сдержусь и заболею переломом челюсти. Ты этого не знаешь, но предательская, болотная зелень внутри тебя, мне это уже пообещала. Но это бывает редко и непродолжительно. Я разочаровываюсь, ты успокаиваешься, зелень затихает под твоими вычерченными ресницами - кошка засыпает за выступом заброшенной больницы.
Ты - ведьма. Я это знаю совершенно точно. В тот момент, когда мы измазанные кровью по самые уши, пытались натянуть друг другу на замерзшие обрубки-пальцы кольца. Я тогда еще понял, во что я вляпался. Ведьма долго спала в тебе, обрастая профессиональными жестами, а я жил спокойно - писал, страдал, поил тебя зелеными чаями до полного умопомрачения, никогда не дарил цветы и травил байки про своих бездарных знакомых. Потом ведьма проснулась.
-Ладно, не судьба, жаль.
Ты чего такая злая? С метлы упала?
Теперь чай грозит уже мне, меня им обильно поливают кобыло_образные официантки по твоему взмаху пальцами, зелень шипит от радости, а в твоих косах прячутся черти. Буйная женщина, рвет деревянным гребнем густые волосы, выражает свое презрение к моим жалким оправданиям, срывается в пучину домыслов и эмоций. Более всего в "женской логике" женщин возмущает ее применение к ним самим.

И я - мертвец-гробовщик, испуганно курю, запершись на балконе, пока твои странные, почему-то самостоятельные веники летают по паркету, а ты - по-злобски хохочешь на кухне, обрушивая очередные омерзительно пахнующие травки в трехлитровую кастрюлю. Я больше не поеду за окружную дорогу отлавливать тебе лягушек.

-Что-то на кладбище тесновато стало.
-А ты мебель попередвигай.

PS. Карасик, тебе деньги нужны для того, чтобы ВЕРНУТЬ ИХ МНЕ.