Он молчал.
Сидел в молчании, уставившись в пустоту перед ним. Глазами свинцово – серыми, как грозовые тучи, смотрел не мигая, в никуда, в ничто, в пустоту.
Он разрезал себе запястья.
Сидел и молчал, ожидая, когда кровь толчками, нехотя и неторопливо вытекала из ран. Алыми реками, застилая белый мрамор, наполняя влагой землю.
Он плакал.
Сидел и беззвучно рыдал. Солёные потоки смешивались с кровавым шлейфом, купаясь друг в друге.

Так было шесть дней.
На седьмой день, когда на сколько хватало взора, всё было залито его кровью, когда пустота съежилась и остекленела под его взглядом, когда океан переполнился и ревел штормом, когда земля хлюпала от влаги и источалась собственной нежностью, Он встал и закричал.
Последние капли упали, опустошая вены, он кричал. Пространство пошло трещинами, лопаясь и звеня как стекло, ураган, надвигаясь, крошил его на хрустальные осколки. Земля медленно тлела и оседала под криком, прогибаясь под его силой. Кровавые смерчи ломились в хрустальное крошево, проминая его всё дальше. На последней ноте, на предсмертной агонии, на выдохе сердца КРИК.
Пустота лопнула, как изящный бокал, обнажая солёный запах моря, сочных яблок и чуть слышимый шум крыльев…
Здравствуй, ослепительная улыбка боли, я тут!